« Предыдущая—Следующая »

Тяжёлый ящик

Лёшке было 13 лет, Ваське — 11. Они были старшими в семье. Кроме них, в хате было ещё трое детей: ползал по полу крикливый Вовик, тыкал пальчиком в потрепанную детскую книжку четырёхлетний умник Толик, а на кухне хозяйничала шестилетняя Клавочка.
Отец их, Тимофей, погиб в первый месяц войны, не начав даже воевать. Грузовик, в котором он ехал на фронт, фашисты разбомбили. Никто не остался в живых. Было обидно погибнуть, даже не подержав автомат в руках. Но война иногда устраивала такие повороты, что диву даёшься.
— Может так и надо, — часто думала жена Татьяна — не гнил в окопах, не мучился от страшных ран в прифронтовом госпитале, да не страдал в немецком плену от побоев и унижений. Бог уготовал ему другую, более лёгкую, мгновенную смерть. Такая, видно, у него судьба, а от неё, как известно, не уйдёшь.

Плакала она часто в чулане, вытирала фартуком глаза насухо, чтобы дети не видели, но от этого глаза становились ещё более влажными, красными и воспалёнными.
Лёшка всё понимал, жалел мать, часто хотел обнять её, уткнуться носом в тёплый живот и разреветься в голос, но был от природы тихим и скромным, не способным на такой порыв. Татьяна была выдержана и строга, не позволяла себе при детях плакать и причитать. Она была родом из крепкой кулацкой семьи, воспитывалась жёстко и беспощадно, без сантиментов. Детей своих тоже держала в строгости, не баловала, даже младших, хотя любила всех без памяти. С ними жил ещё дедушка Игнат. Он служил при храме «ктитарем», как говорили в поселке.

Татьяна всегда была занята в огороде. С ранней весны до поздней осени мелькала её цветастая юбка то в картофельной ботве, то в помидорных зарослях, то на капустных грядках. Со скотиной управлялась. Держала корову, поросят, да курочек-уточек. Её главная забота была — накормить эту ораву детишек. До оккупации и после неё бегала в госпиталь, смотреть за ранеными. Благо больница, где был расположен госпиталь, рядом. А вот в оккупацию сидела тихо, никуда не ходила, чтобы не попадаться на глаза мадьярам да приспешникам их — полицаям.

Голодно было в ту зиму. Живность всю порезали да съели ещё в начале зимы, осталось немного картошки, сала, да молочко от коровы. Корова тоже голодала, молока было мало, вот-вот кончится. Лёшка с Васькой все понимали, терпели как могли. А вот младшие — Толик и Клавочка постоянно бегали на кухню и распахивали дверцы стола в надежде найти что-то съестное. Стол смастерил Тимофей перед уходом на фронт. Красивый был стол, большой и вместительный. Но сейчас кроме мисок и кружек в нем ничего не было. Даже пахло не едой, а свежими деревянными стружками.

Немудрёная еда, которую мать могла приготовить из разбавленного молока с чёрным хлебом или толчёную вместе с кожурой и свёклой картошку, или похлёбку из чего-то непонятного с маленькими кусочками жареного сала, припрятанного на «чёрный день», съедали мгновенно. Долго облизывали миски и деревянные ложки. Хлеб дедушка запирал на ключ в маленьком сундучке, в чулане. Можно было и не запирать. Старшие мальчишки могли свободно открыть замок материнской шпилькой, но они никогда так не делали, не потому, что боялись строгих деда и матери, просто было стыдно воровать у себя же. Настоящий праздник был в доме, когда по большим церковным праздникам дед приносил просвирки. Их ели долго, маленькими кусочками откусывая пресное тесто. Так было вкусно!
Старшие братья часто пропадали на улице дотемна, несмотря на мороз и ветер. Прибегали вечером в снегу, обледенелые, мокрые, разгорячённые и бессильно падали на лавку. Часто они даже не могли сами раздеться и, схватив кусок хлеба, жадно прожевав его, тут же засыпали. Клавочка с трудом раздевала их, снимала мокрые валенки, а мать укладывала ребят на тёплую печь.

Пронырливые мальчишки рыскали по всей округе целыми днями. Всё примечали, искали хоть какую-нибудь возможность найти для семьи пропитание. Однажды они набрели на заброшенный склад. Фашисты только ушли, ещё даже дверь не замело снегом. Дверь была не заперта, замок валялся рядом на снегу. Удирали от наших танков в ужасе и забирали, что могли унести. Может быть, что-то оставили, забыли в спешке? Но склад был пуст. Кругом валялись разбитые ящики, пустые коробки, железные скобы, солома да жёлтая промасленная бумага.
Ребята ходили по заброшенному складу, пиная промёрзшим валенком всё, что попадалось под ноги. И вдруг Васькина нога больно ударилась о какой то твёрдый предмет. Хлопцы быстренько разгребли мусор… и — о чудо! Деревянный ящик, скрепленный блестящими железными скобами, забытый! Они попробовали его поднять — ящик был очень тяжёлый. Что же там внутри? Из ящика торчали куски промасленной бумаги, такой бумагой обычно перекладывают железные банки, чтобы не заржавели. Склад был продовольственный, значит, в ящиках точно что-то съестное. Может быть, каша какая с мясом, а может- тушёнка, но было бы лучше, если бы это было сгущённое молоко. Ящик был очень тщательно упакован железными скобами и забит большими гвоздями. Открыть его и узнать, что там внутри можно было только дома. Мальчишки от радости пустились в пляс. Какая удача! Радостно было не столько оттого, что они наконец наполнят свои голодные желудки чем-то вкусным. Радовались они тому, что помогут матери, что они «добытчики» теперь!

Ящик был очень тяжёлый, но братья дотащили его до двери быстро и легко. Потом силы закончились. За дверью на улице стало труднее. Ящик утопал в снегу и совсем не хотел двигаться. Мальчишки толкали его сзади, тянули спереди за железные скобы. На месте!
— Давай возьмём сани, Лёша — предложил Васька.
— Ящик сторожи, а я сбегаю! — Лёшка метнулся к дому.
Васька засыпал ящик снегом, чтобы никто не увидел их богатство и не попытался забрать. Прыгал вокруг и приплясывал, пытаясь согреться. Леша долго не возвращался. Брат даже стал беспокоиться.
— Мать задержала, велела воды принести, да выругала, что мотаемся дотемна на морозе. Еле удрал!

— Ну, грузи.
Ящик с трудом погрузили на сани и поволокли во двор. Решили открыть его в сарае, чтобы мать не видела. Хотели принести одну баночку тушёнки, посмотреть, как все обрадуются, а потом уже показывать весь ящик.

Огромная, как этот ящик, гордость и такая же радость распирала их маленькие сердечки. Мы добытчики! Мы кормильцы!
После часа упорных усилий доски поддались, и ящик открылся. Братья осторожно подняли промасленную бумагу…
Столько надежд и радостных ожиданий мгновенно улетучилось.
В ящике сверкали в лунном свете кристаллики соли. В сарай зашла мать, увидела заплаканные глаза «добытчиков» и сразу все поняла.
— Соль тоже в хозяйстве сгодится, — крупная слеза скатилась на красные натруженные руки, — добытчики мои.
Четырехлетний умник Толик стал впоследствии моим отцом. Он рассказывал мне:

— Только и помню из военного голодного детства, как открываю я дверцы нашего большого красивого стола в надежде найти хоть какой-нибудь кусочек хлеба, а там кроме большого ящика соли ни-че-го!

 Татьяна Анатольевна Цыбенко работает начальником отдела Государственного архива новейшей истории Белгородской области, но можем её назвать автором нашей газеты. «Новости Оскола» неоднократно публиковали её невыдуманные истории о судьбах белгородцев. Два года назад в Белгороде у Татьяны Анатольевны вышел сборник документальных рассказов «Такая жизнь…». Предлагаем вниманию наших читателей очередное повествование автора — о детях войны.

Обсуждение закрыто.